Читать книгу "1917: Да здравствует император!  - Владимир Марков-Бабкин"

Явившись на место событий, полковник с удовлетворением отметил, что присутствие духа еще не покинуло его подчиненных. Глядя на то, как поручик Ожаровский разворачивает поперек набережной у 18-й линии два пулемета, а его солдаты спешно возводят баррикаду из всего, что попадет под руку в казармах, Ходнев приказал ввести в действие последние резервы и снять солдат со всех постов в казармах полка, где это вообще возможно.

Толпа приближалась, выкрикивая лозунги и проклятия. Вот из-за спин идущих впереди в сторону солдат прозвучали первые выстрелы.

По знаку полковника Ожаровский отдал короткую команду, и один из пулеметов дал короткую очередь поверх голов.

Толпа испуганно попятилась, и стало видно, как задние начинают рассасываться по соседним улицам. Памятуя, во что превращается бегущая в панике толпа, Ходнев приказал не стрелять и дать демонстрантам уйти от казарм.

Глядя вслед уходящим, полковник понимал, что это лишь отсрочка и они обречены…

Окрестности Могилева.

27 февраля (12 марта) 1917 года

Пока мы беседовали, солдаты Мостовского поставили на дорогу сани. За санями билась в конвульсиях Рыжуха Тихона. Тот причитал и гладил свою лошадку, а один из солдат что-то горячо втолковывал крестьянину. В конце концов Тихон кивнул и, погладив лошадь в последний раз, отвернулся. Раздался выстрел, и все затихло.

Я повернулся к Горшкову и тихо спросил:

– Георгий Георгиевич, вы при себе имеете деньги заплатить Тихону за лошадь и сани? Я потом отдам.

Тот с удивлением посмотрел на меня и, кивнув, пошел общаться с крестьянином. Через пять минут заметно повеселевший Тихон при помощи солдат прятал в лесу сани.

– Вот прохиндей! – Летчик аж задохнулся. – Уверял меня, что все сломано и придется покупать новые, а вот поди ж ты – прячет. Явно собирается их забрать, купив лошадь в Могилеве!

– Тихон!

– Здесь я, барин!

Тихон подскочил, как будто ожидал вызова. Я оглядел его с ног до головы и усмехнулся. Такой нигде не пропадет и своей выгоды не упустит. Вон как разжился деньжатами за этот вечер. И лошадку новую купит. А может, и не одну.

– Так что, Тихон, до города далеко?

Тихон помолчал, прикидывая, пару раз оглянулся, а затем изрек авторитетно так:

– Думаю я, что, значится, версты две с гаком.

– Пешком дойдем?

– Пешими-то? Почему б не дойти пешими-то? Волки не сунутся более, да и у нас прибавка-то вышла.

Горшков фыркнул. Тихон степенно повернулся к нему и глянул так… снисходительно.

Через несколько минут мы двинулись по ночному тракту в сторону Могилева. Если верить прикидкам Тихона, то я рассчитывал дойти до города где-то за час-полтора, учитывая ночь, снег и мало ли что.

– Ваше императорское высочество, разрешите обратиться!

Оборачиваюсь. Мостовский поравнялся со мной и козырнул. Киваю.

– Обращайтесь, штабс-капитан.

– Вы сведущи в дворцовых порядках. Подскажите, как попасть на аудиенцию к государю в Могилеве?

С удивлением его рассматриваю.

– К государю? Лично? Штабс-капитану? Перед самым отъездом государя из Ставки? Право, не знаю, чем вам помочь! Вас не пустят даже к царскому поезду.

– Государь уезжает? – Мостовский явно растерялся.

– Да. Такие предположения есть.

– Плохо.

Мостовский долго шел молча, а затем спросил:

– А если не секрет, вы с государем будете встречаться сегодня?

Я хмыкнул. Сегодня положительно мне везет на наглецов! Один Тихон чего стоит. Вон идет, морда аж светится от самодовольства. Ощущение такое, что положи ему еще рубликов сто, и он своей физиономией будет нам путь освещать, словно прожектор локомотива.

Штабс-капитан ждал.

– А позвольте спросить, чем вызван такой неподдельный интерес простого офицера к распорядку дня и встречам государя императора? Уж не шпион ли вы, дорогой Александр Петрович? Откуда я знаю ваши намерения?

Мостовский безнадежно махнул рукой.

– Могу дать слово чести, ваше императорское высочество, я не шпион. Просто мне нужно увидеть государя и срочно передать ему кое-что.

Я не знал, смеяться мне или плакать. Слово чести, что я не шпион! Забавно. Как говорится, забавно, если не сказать больше. Хотя что я знаю о понятиях этого времени о чести? И может ли шпион в эти годы вот так разбрасываться клятвами? Прадед, в глубине моего сознания, почему-то ему верил. Но говорят, прадед был вообще легко внушаемым человеком.

– Хорошо, штабс-капитан, я вам, допустим, верю. Но помилуйте, что это меняет? В Могилев вы идете и так. В город патруль вас пропустит. А вот на военную платформу, где стоит поезд императора, вас никто не допустит все равно. С собой же вас, штабс-капитан Мостовский, я провести решительно не смогу, равно как и передавать какие-то предметы государю я не буду. Хотя бы из соображений элементарной безопасности государя. Тем более что вы отказываетесь сообщить мне о сути вашего дела.

Мостовский помолчал. Затем нехотя проговорил:

– Простите, ваше императорское высочество, но…

Я пожал плечами.

– Дело ваше, Александр Петрович, дело ваше.

Мы шли несколько минут молча, затем я все же задал мучивший меня вопрос:

– А скажите, Александр Петрович, а есть ли у вас брат – полковник Мостовский?

Офицер как-то не так посмотрел на меня, но ответил четко:

– Так точно, ваше императорское высочество! Целых два брата – Николай и Василий, и оба полковники.

– Два брата, – повторил я, – это замечательно. А не доводится ли вам родственницей Ольга Кирилловна Мостовская?

После секундной паузы штабс-капитан медленно кивнул.

– Так точно. Это моя невестка.

– Да, тесен мир.

А вот такие совпадения бывают? Ну, и для полной ясности:

– А сын у нее есть?

Мостовский недобро помолчал, но субординация взяла верх.

– Так точно, ваше императорское высочество! Сын есть, звать Михаилом. Семи лет от роду.

Я тихо повторил:

– Сын есть, звать Михаилом. Семи лет от роду. А я не знал…

И что мне с этим всем теперь делать?

Петроград. Васильевский остров.

27 февраля (12 марта) 1917 года

– Господин полковник, лейб-гвардии Преображенского запасного полка подпоручик Скосырский к вам с депешей от полковника Кутепова.

– Проси.

Ходнев встал из-за стола, прервав свои почти бесплодные попытки дозвониться до кого бы то ни было – барышни-телефонистки отказывались соединять с военными или государственными абонентами, либо соединяя со всякими «революционными» абонентами типа Таврического дворца, либо просто игнорируя все просьбы и угрозы.